Последний день - Страница 5

- Да!

- Гм... Какой же он?

- Хороший врач. Пил сильно...

- Пил? Э-с... Удивительно - все встречаются... Он рассказывал про меня?

- Нет. Впрочем, не помню...

- Рассказывал, значит...

Капитолина сидит, неподвижно глядя перед собою, точно спит с открытыми глазами. Лицо её сильно покраснело, рот полуоткрыт, она дышит бурно; косые глаза доктора упёрлись в грудь её и точно прижимают к спинке кресла.

- Факты! - бормочет Паморхов, наливая коньяк. - Собственно говоря, я растратил себя по мелочам. Кажется - жил, жил, и даже очень, а вот вспоминаешь - и всё хлам, пустяки всё.. И как будто нет, не было фактов, а только одна философия... чёрт возьми мою наружность!

- Ты бы лёг, в самом деле...

- Не хочу, - грубо говорит Паморхов, оглядывая комнату. - Капочка, прикажи зажечь огонь, что тут за погреб! И этот дурацкий цветок... когда висели драпри, он не лез в глаза так... нахально!

Капитолина протянула руку к звонку на столе, но не достала его и, бессильно уронив руку на колени, улыбнулась сонно.

- Не хочется света... так уютнее!

Паморхов хрюкнул и снова заговорил:

- Это, говорят, нехорошо, но я не люблю честных людей, так называемых передовых и честных. В некрологах всегда пишут: "Это был человек передовой и честный". Они меня раздражают... чёрт их знает чем, но - нестерпимо! Был еврей, держал лабораторию для исследований каких-то... ну, вообще химик! Чахоточное такое существо, глаза огромные и, знаешь, эдакие... с выражением затаённой муки, как пишут в стихах. С упрёком всему миру и мне. Мне особенно! Все дудят о нём: честнейший человек, святая душа... Невыносимо! Я живу на одной улице с ним, встречаемся... Идёт гулять с детьми, девочка у него - превосходная девочка, такая, брат, красавица, лет семнадцати... Два мальчика... Бывало, встречу его, и даже дрожь пройдёт, - ах ты, думаю, козявка! И не потому, что он еврей, а так, вообще, раздражает...

- Ну, чем же кончилось? - тихо спросил доктор.

- Погубила его химия... знаешь, седьмой год, тогда не церемонились...

Паморхов помолчал, вздохнул и спросил глухо:

- По-твоему, злой я или нет?

- Вероятно, нет, - сквозь зубы сказал доктор.

- Нет?

- Но бываешь не злой, а хуже злого.

- Хуже, да?

- Ты очень возбуждён, иди, отдохни, советую...

- Не хочу же! Д-да... так вот, всё у меня на пустяки и пошло. Бабы, конечно... Это, брат, вопросище - бабы, а? Капочка, я не про тебя... ты дана мне судьбой не в наказание, а в награду.

- Что ж, - сказал доктор, медленно и неохотно, - и за грехи должна быть награда. Грешить нелегко, когда занимаешься этим серьёзно.

- Э-с, - вскричал Паморхов и хрипло засмеялся, - я грешил серьёзно! Забавные бывали истории. Был у меня приятель, товарищ прокурора Филиппов, удивительно остроумная скотина... Мы с ним на пари гимназистку одну травили, кто первый? Изящная такая гимназисточка, дочь учительницы, француженки... рахат-лукум! Досталось мне. И триста рублей выиграл. Плакала, конечно, просила - женись, говорит! Я говорю: "Mademoiselle, надо было вести себя осторожно!.." А у Филиппова была пассия, жена одного судейского, дама с нервами и принципами...

Паморхов задохнулся, схватившись за ручки кресла, и неожиданно громко сказал:

- Сейчас...

- Что? - спросил доктор, глядя в камин, но Паморхов продолжал торопливо, точно сбрасывая с себя воспоминания:

- М-монархистка, проповедовала и даже писала что-то, печатала... Надоела ему. "Хочешь пошутить?" - спрашивает. Пошутили, знаешь... Пригласил он её к себе и меня... подпоил... я. Ах... ну, знаешь, мы смеёмся... Едва удержался я в городе...

- Брось-ка ты всё это, - заговорил доктор, наклоняясь и разбивая головню в камине.

Паморхов повернул к нему синее, вздувшееся лицо, оно ощетинилось и дрожало. Ухватившись пухлыми пальцами за ручки кресла, он покачивался, вздыхая, как загнанная лошадь. Зрачки его вытаращенных глаз расширились и потускнели, белки налились кровью, он словно прислушивался к чему-то, испуганно и жутко.

Стряхнув дремоту, Капитолина прижала пальцами глаза и спросила:

- Ну, что ж дальше?

Паморхов засопел, рознял руки и, взмахнув ими, повалился на пол, вперёд головой.

- Чёрт! - вскричал доктор, вскакивая, но не успев поддержать падавшего.

Женщина, открыв рот, упираясь руками в стол, медленно, точно приподнимая тяжесть, вставала, спрашивая шёпотом:

- Он, уже? Неужели?..

- Позови людей, - тихо сказал доктор.

- Господи, неужели...

Паморхов дёргал ногой, толкая стол, звеня бутылками, и вытягивался на полу, освещаемый танцующим огнём камина.

- Говорил я тебе, - заставь написать духовную, - сердито бормотал доктор, поднимая с пола тяжёлую голову Паморхова.

- Не смейте об этом! - крикнула женщина, топнув ногой, и убежала.

Положив на колено себе голову Паморхова, доктор отвернулся в сторону от синего лица с высунутым языком и туго налитыми кровью торчащими ушами. Один глаз Паморхова был закрыт, другой выпученно смотрел в сторону зеркала, а верхняя губа мелко дрожала, сверкая серебром волос.

- Кондратий стукнул, - сказал доктор сердито и озабоченно, но когда ему не ответили, поднял голову и оглянулся. В стекле зеркала, ниже подзеркальника, он увидал себя и больного, два тела плотно слепились в бесформенную кучу, доктор съёжился и быстро спустил голову Паморхова с колена на пол.

Вбежали двое мужчин, горничная, Капитолина, впятером они подняли тяжёлое, расплывшееся тело и, громко топая, вынесли его. Капитолина, открыв рот, пошла за ними, в дверях остановилась, оглядывая комнату, и вдруг взвизгнув, точно её кто-то ударил, выскочила вон.

Трещал и шелестел огонь, отражения его дрожали на паркете жирными пятнами кипящего масла. Однотонно ныл дождь за окнами, в глубине дома возились, визжали, чей-то голос глухим басом крикнул: