Последний день - Страница 4

- В юности я был очень дерзок, может быть - зол. В зубах разных "нельзя" не почувствуешь себя добреньким, а? То-то! У инспектора гимназии жила девчонка, лет пятнадцати, года на два моложе меня - какая-то дальняя родственница; инспектор держал её в позиции горничной, хотя она тоже училась, гимназистка. Однажды, во время большой перемены, я вижу - её обнимает в сарае некий семиклассник, эдакая, знаешь, революционная шишка, эдакий... Чернышевский, что ли. Ну, нигилист и... вообще я его не любил. Его фамилия - Брагин, Павел Брагин...

Доктор поднял брови, вынул сигару изо рта, как будто желая спросить о чём-то, но промолчал.

- Весна, девушка, мне - девятнадцать лет, я был солидно осведомлён по амурной части, а тут ещё - человек противный. Почему же он может, а мне нельзя? Изо всего этого в сумме получился скандал, чёрт их возьми! Зная, что девушку держат строго, я поймал её и предъявил серьёзные требования, а иначе, говорю, ваше дело - швах! Я был парень видный, и меня очень удивило, что она заартачилась, мы поссорились, и нечаянно я разорвал ей кофточку на груди. Конечно - крик, люди, заседание педагогического совета, и меня исключили... да. А этот осёл - остался.

- Брагин? - спросил доктор.

- Ну да.

- А девочка? - спросила Капитолина.

- Ей, вероятно, пришлось солоно... Я тогда же перебрался в юнкерское...

Он нахмурился, задумавшись, сердито оттопырив губы. Потом налил коньяку, выпил и пошёл к двери, шаркая туфлями.

Взглянув на его отражение в зеркале, женщина, краснея, опустила глаза, доктор взял её руку и потянул к себе, она, покорно склоняясь, прошептала:

- Ой, не надо...

Не спеша, властно доктор прижался губами к её губам, потом встал и начал шагать, громко стуча каблуками.

- Зачем ты позволяешь ему пить? - тихонько спросила женщина.

- А тебе не всё равно?

- Ночью у него будет припадок, я не люблю возиться...

- Скоро конец.

- Фи, как ты говоришь?

- Как?

- Странные вы, мужчины...

- Да?

- Страшные...

- Вот как...

Капитолина закинула руки за голову и сказала вполголоса:

- А ты, ты - положительно способен на преступление.

Доктор взглянул на неё, говоря:

- Испортила ты себе голову разным вздором. Ну что ж, напишет он завещание в твою пользу, да?

- Не знаю...

- Если ты не сумеешь заставить его написать завещание - будет глупо. Что ты будешь делать, когда он умрёт?

- С тобой жить.

- А жену - отравить прикажешь?

Капитолина засмеялась тихонько:

- Ты - удивительный! Ты даже и говоришь, как преступник...

- Слушай, - сердито сказал доктор, глядя в зеркало, где отражалась дверь, - если ты не сумеешь обеспечить себя...

- Ах, перестань! Ну, сделаюсь кокоткой - это очень интересно, почитай-ка...

- Вздор!

- По-твоему, и madame Дюбарри - вздор? И Диана де-Пути? - спросила женщина.

Доктор, загнув бородку к носу, молчал, а она говорила с удивлением:

- Просто ужас, какой ты невежда, как мало знаешь историю и женщин... Когда мы будем жить вместе, я тобою займусь. Нужно читать, а то и говорить не о чем, согласись...

В стёкла бил дождь. Сухо скрипел паркет под ногами доктора. Отражение огня, ползая по ножкам стола, странно оживляло его, казалось, он раскачивается и сейчас тоже пойдёт по комнате, звеня рюмками и стаканами.

- Я попробую поговорить с ним о завещании, - говорил доктор. - Но он относится ко мне подозрительно. Он сильно болен. Следовало бы его уложить...

Усмехаясь, Капитолина сказала:

- Уложить - это говорят преступники. Я его уложил, уложу...

Пошатываясь и мыча, вошёл Паморхов, высоко подняв брови, прислушиваясь и спрашивая:

- Вы - о чём?

- Капитолине Викентьевне необходим массаж, если она не хочет полнеть.

- Да, я не хочу. Уж я и так кубышка...

- Э-с,- сказал Паморхов, опускаясь в кресло,- массаж, да... Не перейти ли в гостиную?

- Здесь больше воздуха, - заметил доктор. - И во всех хороших романах беседуют у камина - так? - спросил он женщину.

Она кивнула головой.

- Что же ты хотел сказать этой историей с девушкой? - спросил доктор, усаживаясь против хозяина.

Паморхов усмехнулся, оглядываясь, и, помолчав, сказал:

- Да, я понимаю, что не вышло у меня. Я хотел рассказать что-то благородное, героическое, а вышло - озорство... Тут пропущены детали, вот в чём дело... Детали - это иногда самое главное...

Он задумался, опустив голову.

- Может быть, ты ляжешь отдохнуть? - спросил доктор.

- Да... со временем, - ответил Паморхов и снова замолчал.

Ветер шаркает по стене дома, стучат болты ставен, гудит в трубе. По большой пустынной комнате, в сумраке её, торопливо растекается сиповатый, угрюмый голос.

- Я - революционер, повыше сортом этих, обычных, цеховых! Они передвигают с места на место внешнее, хотят переместить центр власти... как-то там расширить власть, раздробить... это штука ординарная, механическая! А я старался расширить пределы запрещённого в самых основах жизни, в морали... и прочее там... Против каждого "нельзя" я ставил своё "почему?" Я, так сказать, мирный воин... Жизнь -- странная штука. Это, кажется, Достоевский сказал. Или - Гоголь? "С холодным вниманьем посмотришь вокруг - жизнь странная штука". Можешь представить - выхожу я из училища в полк, а этот гусь, Брагин, там же! Чёрт знает что... оказывается, кончил медицинскую академию и служит младшим врачом... пользуется вниманием, уважением, да...

- Ну - что же? - спросил доктор.

- Ничего. Зачем нам встречаться, а? Говорят - мир велик.

- Ты, кажется, что-то устроил ему?

Паморхов сердито взглянул на доктора, спросив:

- Почему ты знаешь?

- Я встречал его. Вместе жили в Вологде.

- Ну? Он сослан был?